М. В. Юрахно

Если внимательно задуматься над тем, какие ощущения в северных экспедициях были самыми неприятными, то лично мне придется констатировать, что таковыми были внезапные кишечные расстройства. По закону подлости случались они в самый неподходящий момент.

В 1965 году мы были на полуострове Канин на промысле белухи. В течение месяца томительно ждали зверя. Наконец, однажды ночью зверобоев подняли по тревоге. Я выскочил с кинокамерой запечатлеть происходящее. На море разыгрался настоящий бой. Зверобои в карбасах с громкими криками стреляли из карабинов по воде, прижимая белух к берегу. Из воды параллельно берегу на некотором от него удалении выступали обнажившиеся во время отлива камни-луды.

Охота
(фото: М. В. Юрахно)

Некоторые пули, ударяясь в них, с веселым свистом взлетали в небо. Перекрикивая выстрелы, всем боем руководила единственная в бригаде женщина – повариха. Она стояла на пороге опустевшего от зверобоев дома, ютившегося довольно высоко над водой, и, не выбирая выражений, командовала мужчинами. Задача состояла в том, чтобы белух загнать в пролив между лудами и берегом, а дальше их ждал огромный сетяной мешок – тоня. Один карбас, заполненный сетью, замешкался у берега. Ему предстояло закрыть сетью выход из тони после того, как в нее зайдут белухи. Я вскочил в этот карбас, и он направился к лудам, остановившись невдалеке от них. И вот в эту-то минуту я почувствовал невыносимую боль в животе.

— Высадите меня, пожалуйста, на камни, — взмолился я, обращаясь к рулевому, сухонькому бородатому старичку.

Его интеллигентное лицо озарилось недоумением.

-Помилуйте, но там же пули. Снимайте отсюда, – мягко посоветовал он.

— Высадите, пожалуйста. У меня расстройство, — повторил я свою просьбу.

Старик лихо подрулил к лудам. Как только я выскочил на камень, все в карбасе стыдливо опустили голову. Повариха на полуслове оборвала свою команду, а я продолжал ей кланяться при каждом взвизге рикошетивших сзади пуль. В этот ответственный момент я не решался повернуться к ней задней частью своего тела, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Нечто подобное, только в значительно более длительном продолжении я испытал на Чукотке 15 июля 1966 г. Мы ушли на вельботе в море на моржей. Я любовался причудливостью многих льдин. Одна из них напоминала бегущего оленя, другая – взлетающий самолет, третья – человека и т.д. И по цвету они были разные: белые, нежно-голубые, купоросного цвета или даже бутылочно-зеленые. Все шло хорошо, пока опять-таки я не почувствовал резкую боль в животе. Свет для меня померк, охота – тоже. Я кусал губы и мысленно искал выход из создавшегося положения. Улучшать его на виду у чукчей мне не хотелось По трое суток, бывало, рыскал я с ними во льдах, но никогда не видел, чтобы они отправляли большую нужду в море. Поэтому даже на льдине, когда убили моржа, я не решился присесть, настолько она была мала. К счастью, вскоре начался шторм, и мы повернули к берегу. Более трех часов я продолжал кусать губы и сплевывать за борт стекающую по моему позеленевшему лицу соленую морскую воду. Зато, с какой радостью направился я танцующей походкой к родному дому на берегу!

Позднее, в 1984 и 1985 гг. на Командорах меня все чаще преследовали эти прелести. Но там я был уже не один, а вдвоем со старшим лаборантом И.М. Тайковым, который разделял мои страдания. Слишком специфичное мясо морского котика довольно часто выгоняло нас в заросли борщевика, где мы подолгу проклинали несовершенную северную кухню.

4 августа из Уэлена я перебрался в Инчоун, надеясь, что там к осени, как обычно, образуется моржовое лежбище и будет продолжена добыча этих великанов. К сожалению, надежды мои не оправдались. С севера обрушился ураганный ветер. Морской прибой напоминал сплошные разрывы снарядов. Море отчаянно сопротивлялось. Оно с яростью выбрасывало на берег отдельные льдины, прибежавшие с севера, чтобы укротить его. И все же 10 августа случилось то, чего я так опасался во все эти дни. Проснувшись, я не услышал обычного грохота морского прибоя. Выбежал на крыльцо: море до линии горизонта было забито льдом, а ветер с нарастающей силой продолжал свой победоносный бег на юг. Все мои мечты о лежбище в этом году окончательно рухнули. Нужно было думать о возвращении домой, в Симферополь.

В это время гидрографы, работавшие на лагуне, принесли мне двух больших красивых птиц, погибших в рыболовной сети. Это были полярные гагары, самые крупные представительницы своего племени. Конечно, я обрадовался такой добыче. Эти птицы были для меня недосягаемы. Не раз хохотали они у меня над головой, пролетая высоко под облаками, когда я бродил с ружьем по тундре. Нечего было и думать добыть их на плаву на озерах. Они прекрасно реагируют на выстрел и успевают нырнуть, о чем во всей красе писал в свое время еще Остап Вишня. Под водой они могут находиться до 2-х минут и покрыть за это время расстояние до 300 м.
Одну из мертвых птиц я подвесил к потолку и стал сдирать шкуру, как с барана. Спиной почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Оглянулся: к окнам прилипли чукотские мальчишки. Я успел уже с ними познакомиться и не раз бродил вместе по окрестностям. На сей раз они были чем-то возбуждены. Я пригласил их зайти. Они наперебой со страхом стали рассказывать, что только что в тундре недалеко от моего дома увидели гроб, в котором лежит их знакомый парень. Ему что-то обидное сказал отец и он повесился.

— В глазах у него черви, – со страхом говорили они.

Я бросил свою гагару и мы двинули к покойнику. Оказалось, что гроб стоит в траве на пригорке всего лишь метрах в двухстах от моего дома. Но самое интересное: именно оттуда бежит к моему дому ручей, из которого я брал ржавую воду для приготовления пищи.

— Очень мило, — для начала подумал я.

Гроб, видимо, открыли собаки, но покойника тронуть, еще не успели. Он лежал свеженький, правда, действительно с червями в глазах. Я хорошенечко рассмотрел его, и мы пустились в обратный путь. Дело было к вечеру, и мальчишки разошлись по домам. Моя изба стояла на отшибе, на берегу лагуны. Стало темнеть. Как только дальний угол перестал просматриваться, мне начало казаться, что там, в углу стоит только что увиденный мною мертвец. Все попытки избавиться от этого наваждения ни к чему не привели. Кончилось тем, что я выпил стакан вина, подаренного еще уэленскими друзьями, и только после этого удалось заснуть. Все последующие ночи начинались такими же видениями. Я не рад был, что пошел к злополучному гробу. Подобные открытые гробы я раньше видел в окрестностях Уэлена, но в них лежали только обветренные кости, и они никогда не преследовали меня потом.

К счастью, 17 августа закружил в воздухе снег. 18-го вечером гидрографы на вездеходе по тундре доставили меня в Уэлен. Оттуда самолетом добрался я в Лаврентия, затем – в Магадан с падением всего лишь один раз в безвоздушную яму над Анадырем и далее – в Хабаровск. Из Хабаровска поездом пересек всю Россию-матушку и 1 сентября прибыл в Симферополь. Покойник, видимо, не привык к таким скоростям и где-то затерялся в пути.

Следующий рассказ об охоте на уток.